Теперь банановый!

Нравлюсь тут себе.

По идее, должна нервничать по пов. завтрашнего, но спокойна как в танке. С чего бы я такой внезапно похухоль)

@темы: The Flavour of Life

---

osmira.ru/lunnoe-zatmenie-telec-skorpion-25-04-...

@темы: Астро

---

Идеальный день....просто идеальный)
А под ночер, как водится, приходит тоскливое осознание того, что, кажется, даже если все мои мечты исполнятся, счастья все равно нет. Блин, где его взять-то, это чувство.

@темы: zlo

---

Только очень добрый человек может быть по-настоящему сильным.
Только.

@темы: настоящее

---

— Раз от раза задаюсь вопросом о смысле пресловутой Свободы. Когда я пойму- всё будет совсем хорошо. Но это в сторону и безотносительно, практически.
— Еще поняла, что совершенно незачем стесняться говорить о том, что мне просто необходимо писать о том, что чувствую- даже если никто не прочтет, это как петь просто для себя, но во весь голос, раскрываясь полностью- потому что в каждом самом крошечном осколке самовыражения прячется надежда.Даже если читающий не видит ничего кроме букв, а слушающий не слышит ничего кроме собственно голоса. Пока хотя бы так.
________________________________________________________________________________
Словом, есть книга, которую я только почала- и уже доверяю...то есть, не зная, чем завершится .Что удивительно. И я хочу, чтобы ты прочел ее, когда вернешься.
Или в этих последних книгах слишком много совпадений, или я слишком мало прочла, или я слишком предсказуемая, или...все люди предсказуемы.

@темы: клиника, The Flavour of Life

---

lib.ru/WIAN/pena.txt

---

В нашем доме появился замечательный сосед(с)

Месяца три назад у нас в подъезде появились новые жильцы. Сейчас удалось столкнуться с целой процессией странно выглядящих людей, направляющихся именно туда, в новую квартирку. Нет, никакая не религия, а очередные духовно ищущие-всех любящие-прекрасномыслящие товарищи. Поболтала с ними по-английски, собственно, из всех заобщала изумительной цыганско-индейской красы парня в белом пончо, с ним же чудесно хорошенькая девчушка- оба такие экзотические. Приглашали, надо будет наведаться. Про пхову знают, что уже внушает)
Любопытство- двигатель прогресса) А еще завтра приезжает Путька, по этому случаю базарчанам(и базар-кунам^^) вылезать запрещено(О как! Сидите по углам, отбросы общества)), а это значит, что у меня внезапно аж два дня на подготовку к воскресному мастер-классу, ура-ура). Ночью дико не выспалась, зато почти написала песню, впервые за долгое время. И поразительно, как часто настрой от "я ничтожество" до "все будет отлично" может у меня меняться в течение одного дня. Специально засекала. Таки да, я самка.
Сегодня в очередной раз глубоко осознала, что быть сукой(в данном контексте- всецело ориентированным на свое личное процветание человеком), в принципе, не так и позорно. Такие мысли неизбежно приходят к людям, которые слишком сильно жаждут подвигов в этой жизни.Начинаю определяться с тем, что буду делать летом и с кем- приблизительно. Это радует.

@темы: мужчины и т.п., The Flavour of Life, Kiseki o shinjite kure!

---

Сон месячной приблизительно давности- слишком яркий, чтобы его можно было забыть. Опишу здесь.

Я нахожусь на огромнейшем шкафу в высоченной, в пару этажей, комнате; под ногами плотные ряды ровно выложенных обложками вверх открытых книг. и на этом книжном поле влюбленная парочка затеяла свои игрища: они ползают по книжкам на корточках(выше- потолок, в полный рост не встать), сминая их, а я постепенно начинаю выходит из себя и ворчать на них.
Я в театральном зале- декорации удивительно реалистичные: далеко вглубь видно сияющее сапфировое море, закатное солнце вызолотило передние ряды, превратило пейзаж в ослепительно прекрасное зрелище.В центре сцены- русалочка с огненно-рыжими волосами, красивая до безумия. В голове навязчиво бьется мысль о том, что это- излюбленный типаж моего партнера.
Но это все еще одно и то же гигантское здание. Я знаю, что где-то есть иное пространство- менее...жилое. Я решаю отправиться туда с подругой и проводником. Итак, мы спустились сюда, кажется, на старом лифте: перед нами большая зала, просторная, все покрыто пылью, но нигде- мерзких следов органического разложения, нет вязкой темноты или тишины, предвещающей дурное. Есть балкон- через него мы видим огни большого города; несмотря на то, что мы должны находиться очень низко, мы удивленно отмечаем, что город еще ниже- совсем под нами. Надо сказать, что также высокий проем балкона с изящной ,в стиле ар-нуво, лепниной по краям, напоминает чем-то также и камин, а его оградка- каминную решетку. Перед входом на балкон лежит, подобно куче хвороста, груда как будто собранных специально кованых ар-нувошных элементов интерьера- кажется, от светильников, решеток. Отчетливо различаю изумительной красоты большой кованый цветок: две раскрытые лилии. (Да, что-то подобное могло бы произойти с Витебским вокзалом века спустя)В полутемной комнате трудно многое разглядеть, но она просторна, в ней стоит редкая мебель, кажется, книги на полках по стенам, словом, красивый большой кабинет. В стене призывно распахиваются дверцы нового лифта, очень похожего на сейф...или , скорей, пузатый медный котел(стим-панк прямо!), но мы как-то опасаемся пользоваться им, движемся дальше и, уже рядом со старым лифтом оглядываемся и замечаем: все изменилось. Комната жилая, участок за нами ярко освещен: лампой на большом письменном столе. Рядом, прислонившись к стене, обложенный книгами, читает и записывает что-то молодой человек. «Студент»,- думается мне,- не особо примечательной наружности.
Мы понимаем, что это обитатель того, другого мира, другого измерения, что он никогда не будет принадлежать нашему, что он, возможно, уже и не жив. Но тот видит нас и без тени страха или удивления обращается к нам. Нет, он не пленник, не страдает, но в то же время он действительно не может прийти в наш, живой мир и стать его частью. Если только кто-то не захочет поменяться с ним местами.
Я не знаю, как произошло то, что этот невзрачный человек становится самым желанным. Отныне я перестаю быть собой, а вместо меня решает какая-то моя проекция, я ухожу за кадр и наблюдаю. И она (я) решает возвращаться. Возвращаться в этот заброшенный мир, где все вроде бы так, но как-то иначе. Ее решение(шепчет мне кто-то)- это воплощение неизбывной женской тоски по кому-то, кто будет принадлежать только ей, кто никогда не уйдет и останется верен этому месту и ей, приходящей.
Трудно сказать, почему это четкое и конкретное решение- приходить к нему- вдруг воплощается совершенно иным образом: он, уже любящий, приходит в наш мир, в жилую часть этого непомерно огромного здания, здания размером с город. Она же остается вместо него и уже никогда не сможет вернуться. И он возвращается сам, чтобы увидеть ее; я вижу на его лице тоску и растерянность. Интеграция состоялась. Да , она стала частью того мира, но что-то пошло не так, или всему виной ее личные качества?.. Всё в тумане, это даже не дом, скорее- какое-то болото. Пустошь, огней не видно, нет ощущения хотя бы эфемерного уюта и красоты, которое витало в его кабинете- место полностью изменилось. А у нее четыре обличья, которые меняются вспышечно, моментально, возможно, даже против ее воли.Я помню только два: в первом у нее невероятно большая голова и страшный рот с длинными и острыми зубами. У второго голова нормальных размеров, красивое бледное лицо, высокая прическа, но голова эта как бы отрублена и втиснута в высокий воротничок, как на стержне, на оголенном от плоти хребте, чуть более длинном, чем обычная шея.Тело статично, кажется, что глухое платье в пол с длинными рукавами заполнено не плотью, а гипсом; из одного рукава вместо кисти торчит молоточек. И она как бы плавает над полом, слегка пружиня вверх-вниз: ступней нет. Разумеется, ему все равно, он любит ее и откровенно не замечает того, насколько чудовищно выглядит теперь его возлюбленная. Он не находит слов, следуя за ней, а она, покачиваясь впереди него, говорит (и вспышка белого света на мгновение меняет ее красивое лицо на лицо со множеством синих прожилок): все хорошо, но, ты знаешь, я постоянно хочу есть. И, знаете, ее вид не оставляет ни малейшего сомнения относительно того, чего же ей хочется. Вопрос о том, сможет ли она сдержаться сейчас, сможет ли- когда он придет снова...или же не сможет- остается открытым. Мне кажется, пока он вне опасности; она только недавно осознала свою жажду и пытается с этим жить. Но надолго ли ее хватит.

На этом месте я понимаю, что если не проснусь сейчас, не вспомню вообще ничего. И просыпаюсь за пять минут до будильника.

@темы: клиника, сны, Нямуары

---

Стырено у  Натали Шельма, но ассоциации некоторые заменила
Отвечать постараюсь быстро. но пока не надоест)
Напишу мои с вами ассоциации.. По желанию можно ответить мне тем же)
1. Цвет
2. Вещь
3. Природное явление
4. Книга
5. Песня(или музыкальное направление)
6. Искусство
7. Пейзаж
8. Водоем
9. Растение
10. Животное
11. Камень
12. Стихия
13. Время суток
14. Время года
15. Профессия
16. Напиток
17. Еда
18. Ощущения

Мне от Натали...

1. Цвет- бордовый
2. Слово - мир
3. Фраза - "Ты с другой планеты"
4. Книга - сборник стихов Цветаевой
5. Песня - "Лабиринты снов"
6. Настроение - на другом уровне... странное, правильное
7. Пейзаж - лунная дорожка у воды, с лепестками роз и песком.
8. Водоем - река
9. Растение - красная роза
10. Животное - йожыг
11. ВремяпрепОровождение - петь, говорить, сравнивать
12. Стихия - огонь
13. Время суток - ночь
14. Время года - осень
15. Профессия - японист
16. Напиток - имбирный чай
17. Блюдо - кукурузный суп
18. Ощущения - прикосновения с разных сторон стекла. так,чтобы чувствовать тепло.

@темы: Игры

---

Поразительно, насколько волнующей может быть разлука. Это , наверное, все-таки к тому, насколько люди слабые существа.(и« перевела стрелки на мир и рассуждает отвлеченно»)

@темы: Однако!..

---

Чт такое год? Это какие-то условные 365 дней. Но, тем не менее, не спросясь у головы и календаря, сердце все равно бывает, что начинает праздновать годовщины. Самостоятельное какое, ты смотри.

@темы: Однако!..

---

Но как же все-таки хорошо, что хотя бы комплексов на тему соц. статуса и карьеры у меня нет абсолютно..а то б моим тараканам было совсем тесно.Происходящее является ничем иным как прямым следствием нынешнего положения. )Королева чучмеков, блин.

@темы: zlo

---

Веселое пламя в мангале, дождь и солнце на обнаженном теле, много поднятых тем и излитой нежности, закат, подснежники, просочившаяся в дом на огонек кошка и - украдкой-смотреть как радужка меняет цвет... Спать хочется. Хорошая суббота.

@темы: The Flavour of Life

---

Всё же хорошо, правда.

@темы: Игры

---

Дорвалась до "Мечтательницы из Остенде" Э.Э. Шмитта. Этот забавный момент, когда первые страниц семьдесят кажутся тебе откровенно бездарным легким читвом в лучших традициях дамских любовных романов, а потом ты внезапно находишь весьма годную камасутру. О_О да, я тоже удивилась. Не знаю, может, зацепит. Хотя после Кундеры-то, конечно...=_=

@темы: The Flavour of Life

---

И все-таки белые шрамики на загорелой коже- это симпатично. Особенно когда солнцем подзолочено слегка. И летом пахнет....многообещающе так.
А мысли...ну, с кем не бывает.)

@темы: Телесное, мужчины и т.п.

---

Поразительно, еще какой-то год назад игнор со стороны близкого и почему-то важного для мня человека, пусть даже временный и неосознанный, я бы восприняла чуть ли не как трагедию...по крайней мере, настроение бы подпортило, а сейчас как-то абсолютно по барабану. Видимо, эпоха отсутствия авторитетов. Правда , не осталось людей "второго эшелона", мимо которых с изрядной легкостью я не смогла бы пройти, не оборачиваясь. Первый-то неприкосновенен, конечно, он по-прежнему — моя ахиллесова пята. Грустновато, конечно, когда не осталось людей, которым бы так хотелось понравиться и от которых так зависишь. Но, видимо, время такое. what's mine is mine, the rest can go to hell.

@темы: Chikara no youran, Однако!..

---

Великий поход

Хочется зафиксировать здесь выдержку из "невыносимой легкости"-то, что действительно затронуло очень важные для меня моменты когда-то давно,а теперь размышления тем интересней, что полученный опыт заставляет посмотреть на проблему под иным углом.В принципе, вообще интересно, когда те или иные лит. произведения вызывают различные реакции - в соответствии с возрастом и приобретенными знаниями...это было лир. отступление, а отрывок вот (сразу оговорюсь, что это почти не спойлер, несмотря на то, что это выдержка из последней главы романа, но роман, имхо, почти бессюжетен, точней, малосюжетен, а линия повествования настолько дискретна, что ознакомление с фрагментом удовольствия от прочтения не испортит):

Читать про великий поход

14

Франц, разумеется, не приверженец кича. Образ Великого Похода играет в его жизни примерно ту же роль, что и сентиментальная песня о двух освещенных окнах в жизни Сабины. За какую же политическую партию Франц голосует? Боюсь, что он не голосует вовсе и в день выборов предпочитает отправляться в горы. Это, впрочем, не означает, что Великий Поход не тревожит больше его воображения. Как приятно мечтать о том, что мы часть марширующей веками колонны, и Франц не перестает видеть этот прекрасный сон.

Однажды ему позвонили друзья из Парижа. Они сообщили, что организуют поход в Камбоджу, и пригласили его присоединиться к ним.

Камбоджа к тому времени пережила гражданскую войну, американские бомбардировки, бесноватость отечественных коммунистов, сокративших народ страны на одну пятую, и наконец оккупацию соседним Вьетнамом, который сам в те годы был уже не чем иным, как орудием в руках России. В Камбодже свирепствовал голод, и люди умирали из-за отсутствия медицинской помощи. Международная организация врачей много раз обращалась с требованием разрешить ей въезд в страну, но вьетнамцы не соглашались. Тогда группа видных западных интеллектуалов решила пешком отправиться к камбоджийским границам и этим великим спектаклем, разыгранным на глазах у всего мира, добиться того, чтобы врачам был наконец разрешен вход на оккупированную территорию.

Друг, позвонивший Францу, был одним из тех, с которыми он вместе когда — то маршировал по парижским улицам. Сперва он пришел в восторг от приглашения, но затем взгляд его упал на студентку в больших очках. Она сидела напротив в кресле, и ее глаза за круглыми стеклами казались еще больше. Франц чувствовал, что эти глаза просят его никуда не уезжать. И потому, извинившись, отказался.

Но как только повесил трубку, тотчас пожалел о. своем решении. В самом деле, он пошел навстречу своей земной возлюбленной, но пренебрег небесной любовью. Разве Камбоджа не то же самое, что it Сабинина родина? Страна, оккупированная соседней коммунистической армией! Страна, на которую опустился кулак России! Францу вдруг представилось, что ею полузабытый друг звонил ему по тайному Сабининому указанию.

Небесные создания все видят и все знают. Прими он участие в этом походе, Сабина бы смотрела на него и радовалась. Она поняла бы, что он остался ей верен.

— Ты очень рассердишься, если я все-таки туда поеду? — спросил он свою очкастую девицу, которая сожалела о каждом дне, проведенном без него, но не решалась ему об этом сказать.

Несколькими днями позже он сидел в большом самолете на парижском аэродроме вместе с двадцатью врачами и примерно пятьюдесятью интеллектуалами (профессорами, писателями, депутатами, певцами, актерами и мэрами); их всех сопровождали четыреста журналистов и фотографов.
15

Самолет приземлился в Бангкоке. Четыреста семьдесят врачей, интеллектуалов и журналистов направились в большой зал интернационального отеля, где их уже поджидали другие врачи, артисты, певцы, профессора — лингвисты, а с ними еще несколько сот журналистов с блокнотами, магнитофонами, фотоаппаратами и кинокамерами. В зале на сцене стоял продолговатый стол, а за ним сидело примерно двадцать американцев, уже приступивших к руководству собранием.

Французские интеллектуалы, с которыми Франц вошел в зал, почувствовали себя обойденными и униженными. Поход в Камбоджу был их идеей, а тут вдруг объявились американцы и мало того что с завидной естественностью стали всем верховодить, они еще и говорят по-английски, нисколько не заботясь о том, что иной француз или датчанин может не понимать их. Поскольку датчане давно забыли, что когда-то составляли нацию, французы были единственными из всех европейцев, кто решился выразить свой протест. Причем они были настолько принципиальны, что даже отказались протестовать по-английски и обратились к восседавшим на сцене американцам на родном языке. Американцы, не понимая ни слова, реагировали на их выступление лишь вежливыми и утвердительными улыбками. В конце концов французам ничего не оставалось, как выразить свое несогласие по-английски: “Почему собрание проходит исключительно на английском языке, тогда как в зале присутствуют и французы?”

Американцы были крайне изумлены столь странным возражением, но, не переставая улыбаться, согласились с тем, чтобы все выступления давались на двух языках. Прежде чем продолжить собрание, пришлось долго искать переводчика. Теперь каждая фраза звучала по-английски и по-французски, так что собрание стало в два, если не более, раза дольше, ибо все французы, зная английский, прерывали переводчика, поправляли его и спорили с ним по каждому слову.

Собрание достигло своего апогея, когда на сцену взошла известная американская актриса. Ради нее в зал ввалилась большая толпа фотографов и операторов, и каждый слог, который она изрекала, сопровождался щелчком аппарата. Актриса говорила о страдающих детях, о варварстве коммунистической диктатуры, о праве человека на безопасность, об угрозе, нависшей над традиционными ценностями цивилизованного общества, о неприкосновенной свободе человеческой личности и о президенте Картере, который глубоко опечален тем, что творится в Камбодже. Последние слова она произнесла сквозь рыдания.

В эту минуту встал молодой французский врач с рыжими усами и начал выкрикивать: — Мы здесь для того, чтобы идти лечить умирающих людей! Мы здесь не ради славы президента Картера! Мы не допустим, чтобы это стало обычным трюком американской пропаганды. Мы пришли сюда не протестовать против коммунизма, а лечить больных!

К усатому врачу в момент присоединились и другие французы. Напуганный переводчик уже не решался переводить то, что они говорили. И потому двадцать американцев снова смотрели на них с улыбкой, полной симпатии, и многие утвердительно кивали головой. Один даже поднял вверх кулак, поскольку знал, что европейцы любят поднимать свои кулаки в минуты коллективной эйфории.
16

Но возможно ли, чтобы левые интеллектуалы (ибо врач с рыжими усами был именно таковым) готовы были выступить против интересов той или иной коммунистической страны? Ведь коммунизм всегда рассматривался как часть левого движения.

Когда преступления страны, именуемой Советским Союзом, стали слишком скандальными, перед левыми открылась двоякая возможность: либо плюнуть на свою прошлую жизнь и перестать маршировать, либо считать (с большими или меньшими сомнениями) Советский Союз одним из препятствий Великого Похода и маршировать далее.

Я уже сказал: то, что левого делает левым, есть кич Великого Поход?.. Идентичность кича обусловливается не политической стратегией. а образами, метафорами, словами. Стало быть, можно нарушить обыкновение и маршировать против интересов той или иной коммунистической страны, но нельзя заменить одно слово другими словами. Можно грозить кулаком вьетнамской армии, но нельзя выкрикнуть в ее адрес “Позор коммунизму!”. Ибо “Позор коммунизму!” — лозунг врагов Великого Похода; и тот, кто не хочет потерять свое лицо, должен остаться верным чистоте собственного кича.

Я говорю это лишь затем, чтобы объяснить недоразумение между французским врачом и американской актрисой, которая в своем эгоцентризме полагала, что стала жертвой зависти или женофобии. На самом же деле француз проявил тонкое эстетическое чутье: слова “президент Картер”, “наши традиционные ценности”, “варварство коммунизма” принадлежали словарю американского кича и не имели ничего общего с кичем Великого Похода.
17

На следующий день утром все сели в автобусы и поехали через весь Таиланд к камбоджийским границам. Вечером они добрались до маленькой деревушки, где было снято несколько домиков, стоявших на сваях. Река, грозящая наводнениями, заставляла людей жить наверху, тогда как внизу, между сваями, теснились поросята. Франц спал в комнате с еще четырьмя профессорами. В его сон снизу врывалось хрюканье кабанов, сбоку — храп известного математика.

Утром все снова расселись по автобусам. Уже за два километра до границы проезд был запрещен. К пограничному переходу отсюда вела узкая дорога, охраняемая войсками. Здесь автобусы остановились. Выйдя, французы тотчас обнаружили, что американцы снова их опередили: построившись в ряды, они уже успели стать во главе колонны. Наступил самый тяжкий момент. Снова был призван переводчик, и разгорелась долгая перепалка. Наконец пришли к соглашению: во главе колонны стал один американец, один француз и камбоджийская переводчица. За ними двинулись врачи и лишь потом все остальные; американская актриса оказалась в самом хвосте.

Дорога была узкой, а по сторонам — минное поле. Они поминутно натыкались на заграждение: два бетонных блока и между ними тесный проход. Пришлось идти гуськом.

Метрах в пяти перед Францем шел известный немецкий поэт и поп-певец, написавший уже девятьсот тридцать песен за мир и против войны. Он нес на длинном древке белый флаг, который прекрасно сочетался с его черной бородой и усами и выделял его из толпы.

Вдоль длинной колонны туда-сюда сновали фотографы и кинооператоры. Щелкая и жужжа своими аппаратами, они убегали вперед, останавливались, отступали на шаг-другой, приседали на корточки и, опять распрямившись, неслись далее. Они то и дело окликали по имени какую-нибудь знаменитость мужского или женского пола, и когда та невольно оборачивалась в их сторону, нажимали на спуск.
18

Что-то неотвратимое висело в воздухе. Люди, замедляя шаг, оглядывались назад.

Американская актриса, оттесненная в хвост колонны, не пожелала более сносить унижение и решила пойти в атаку. Она бросилась вперед. Это было похоже на пятикилометровый забег, когда бегун, до поры до времени экономивший силы и остававшийся в конце пелетона, вдруг вырывается вперед и опережает всех участников соревнования.

Мужчины, растерянно улыбаясь, отступали, дабы обеспечить прославленной бегунье победу, но женщины кричали:

— Встаньте в строй! Это вам не парад кинозвезд!

Актриса не дала себя запугать и продолжала бежать вперед вместе с пятью фотографами и двумя кинооператорами.

Вдруг одна француженка, профессорша-лингвистка, схватила актрису за запястье и сказала ей (на чудовищном английском):

— Это колонна врачей, которые намерены лечить смертельно больных камбоджийцев, а не спектакль для кинозвезд!

Актрисе недоставало сил вырвать свое запястье, зажатое в руке профессорши-лингвистки.

Она сказала (на прекрасном английском):

— Не порите чушь! Я участвовала уже в сотне таких шествий! Самое главное, чтобы были видны звезды! Это наша работа! Это наш моральный долг!

— Говно, — сказала профессорша-лингвистка (на отличном французском).

Американская актриса поняла ее и расплакалась.

— Прошу, не двигайся, — крикнул ей кинооператор и опустился перед ней на колени. Актриса долгим взглядом уставилась в его объектив, и по ее щекам скатывались слезы.
19

Наконец профессорша-лингвистка отпустила запястье американской актрисы. В тот же миг ее окликнул немецкий певец с черной бородой.

Американская актриса никогда о нем не слыхала, но поскольку в минуту унижения стала более чуткой к проявлениям симпатии, чем обычно, подбежала к нему. Певец перебросил древко флага в левую руку, а правой обхватил ее за плечи.

Вокруг актрисы и певца продолжали прыгать фотографы и операторы. Известный американский фотограф старался поймать видоискателем оба их лица вместе с флагом, но ничего не выходило: древко было слишком длинным. Он задом отбежал на рисовое поле. И случайно наступил на мину. Раздался взрыв, и его тело, разорванное в клочья, разлетелось во все стороны, обдавая душем крови европейских интеллектуалов.

Певец и актриса были так потрясены, что не могли сдвинуться с места. Наконец оба подняли глаза к флагу. Он был забрызган кровью, и вид его снова наполнил их ужасом. Затем они еще раз-другой робко поглядели вверх и стали улыбаться. Их постепенно заливала особая и доселе не изведанная гордость, что флаг, который они несут, освящен кровью. Они снова двинулись в поход.
20

Границу обозначала маленькая речка, но ее не было видно, поскольку вдоль нее тянулась длинная стена высотой в полтора метра, заваленная мешками с песком для защиты таиландских стрелков. В одном месте стена обрывалась, там через речку был перекинут мост. На другой стороне реки были вьетнамские части, также невидимые: их позиции были отлично замаскированы. Но сомнений не оставалось: кто бы ни вступил на мост, невидимые вьетнамцы тотчас бы открыли огонь.

Участники шествия, приблизившись к стене, стали приподниматься на цыпочки. Франц, припав к щели между двумя мешками, тоже попытался что-то увидеть. Но не успел: его сразу же оттеснил один из фотографов, чувствовавший себя в большем праве занять это место.

Франц оглянулся. В могучей кроне одинокого дерева, как стая огромных ворон, сидело семь фотографов, вперив взгляд в другой берег.

В эту минуту переводчица, которая шла во главе колонны, приставила ко рту широкую трубу и на кхмерском языке прокричала тем, кто был на другой стороне реки: Здесь врачи; они просят разрешить им вступить на территорию Камбоджи и оказать там медицинскую помощь; их намерения не имеют ничего общего с политическим вмешательством; ими руководит лишь беспокойство за жизни людей.

С другой стороны реки отозвалась невообразимая тишина. Тишина настолько абсолютная, что на всех напала тоска. Эту тишину нарушало лишь щелканье фотоаппаратов, походившее на пение какого-то заморского насекомого.

У Франца вдруг возникло ощущение, что Великий Поход приблизился к концу. Вокруг Европы границы тишины смыкаются, и пространство, на котором совершается Великий Поход, всего лишь маленький помост посреди планеты. Толпы, что некогда теснились вокруг помоста, уже давно рассеялись, и Великий Поход продолжается в одиночестве и без зрителей. Да, говорит себе Франц, Великий Поход продолжается, невзирая на равнодушие мира, но становится нервозным и чахоточным: вчера против американцев, оккупирующих Вьетнам, сегодня против Вьетнама, оккупирующего Камбоджу, вчера за Израиль, сегодня за палестинцев, вчера за Кубу, завтра против Кубы, но всегда против Америки; во все времена против бойни и во все времена в поддержку другой бойни; Европа марширует, и для того, чтобы поспеть за ритмом событий и ни одно не пропустить, ее шаг чем дальше, тем больше ускоряется, и Великий Поход становится походом подпрыгивающих, спешащих людей, а сцена — все сокращается, пока в один прекрасный день не стянется в ничтожную безразмерную точку.
21

Переводчица во второй раз прокричала свое обращение в рупор. И в ответ снова отозвалась невообразимая и беспредельно равнодушная тишина.

Франц огляделся. Это молчание на другой стороне реки хлестнуло всех по лицу, как пощечина. И певец с белым флагом, и американская актриса были подавленны, растерянны и, похоже, не знали, что делать дальше.

Франц вдруг понял, что все они смешны, он и другие, но осознание этого вовсе не отделяло его от них, не наполняло иронией, напротив, именно сейчас он испытывал к ним бесконечную любовь, какую мы испытываем к людям осужденным. Да, Великий Поход близится к концу, но разве это повод для Франца предать его? Разве его собственная жизнь также не близится к концу? Надо ли смеяться над эксгибиционизмом тех, кто сопровождал мужественных врачей к границе? Что могут делать все эти люди, кроме как разыгрывать спектакль? Есть ли у них лучший выбор?

Франц прав. Я не могу не вспомнить редактора, организовавшего кампанию по сбору подписей в защиту политзаключенных в Праге. Он прекрасно понимал, что эта кампания заключенным не принесет пользы. Его истинной целью было не освободить заключенных, а показать, что есть еще люди, которые не испытывают страха. То, что он делал, был спектакль. По у него не было иной возможности. У него не было выбора между поступком и театральным действом. У него был выбор: или разыграть спектакль, или бездействовать. Существуют ситуации, когда люди обречены разыгрывать спектакль. Их борьба с молчаливой силой (с молчаливой силой на другой стороне реки, с полицией, превращенной в молчаливые микрофоны в стене) есть борьба театральной труппы, которая отважилась сразиться с армией.

Франц увидел, как его приятель из Сорбонны поднял кулак и стал грозить тишине на другой стороне реки.
22

Переводчица в третий раз прокричала в рупор свое обращение.

Тишина, которая снова ответила ей, вдруг обратила тоску Франца в дикое бешенство. Он стоял чуть в стороне от моста, разделявшего Таиланд и Камбоджу, и вдруг загорелся неодолимым желанием взбежать па пего, огласить небо ужасной бранью и умереть в бесконечном гудении пуль.

Это внезапное желание Франца кое о чем напоминает нам; да, оно напоминает нам о сыне Сталина, который бросился на заряженную электрическим током проволоку, чтобы покончить с собой, когда не стало сил смотреть, как полюсы человеческого существования вплотную приблизились друг к другу, и потому уже не было разницы между возвышенным и низким, между ангелом и мухой, между Богом и говном.

Франц не мог смириться с мыслью, что слава Великого Похода равноценна комичному тщеславию марширующих в нем, что блистательный шум европейской истории умирает в беспредельной тишине, и потому уже нет разницы между историей и молчанием. В эту минуту он хотел положить на весы свою собственную жизнь, чтобы доказать, что Великий Поход весит больше, чем говно.

Человеку, однако, не дано доказать ничего такого. На одной чаше весов было говно, на другую — сын Сталина налег всей своей тяжестью, и весы не покачнулись.

Вместо того чтобы дать себя застрелить, Франц опустил голову и пошел со всеми остальными, гуськом направлявшимися к автобусам.
23

Нам всем нужно, чтобы на нас кто-то смотрел. Нас можно было бы разделить на четыре категории согласно тому, под какого рода взглядом мы хотим жить.

Первая категория мечтает о взгляде бесконечного множества анонимных глаз, иными словами — о взгляде публики. Это случай немецкого певца, американской актрисы, а также редактора с большой бородой. Он привык к своим читателям, и когда однажды русские закрыли его еженедельник, у него возникло ощущение, будто он очутился во стократно разреженном воздухе. Никто не мог заменить ему взгляд незнакомых глаз. Ему казалось, он задохнется. Но в один прекрасный день он понял, что на каждом шагу его преследует полиция, что прослушивают его телефонные разговоры и даже тайно фотографируют на улице. Анонимные глаза вдруг стали повсюду сопровождать его, и он снова мог дышать! Он был счастлив! Он театрально обращал свои речи к микрофонам в стене. В полиции он обрел утраченную публику.

Вторую категорию составляют те, кому жизненно необходимы взгляды многих знакомых глаз. Это неутомимые устроители коктейлей и ужинов. Они счастливее людей первой категории, ибо те, когда теряют публику, испытывают ощущение, будто в зале их жизни погасли лампы. Почти с каждым из них такое случается раньше или позже. Люди второй категории, напротив, уж каким-никаким нужным взглядом сумеют разжиться всегда. К ним относится Мария-Клод и ее дочь.

Затем существует третья категория: это те. кому нужно быть на глазах любимого человека. Их положение столь же небезопасно, как и положение людей первой категории. Однажды глаза любимого человека закроются, и в зале наступит тьма. К таким людям относятся Тереза и Томаш.

И есть еще четвертая, редчайшая, категория; эти живут под воображаемым взглядом отсутствующих людей. Это мечтатели. Например, Франц. Он ехал к камбоджийским границам исключительно ради Сабины. Автобус трясется по таиландской дороге, а он чувствует, как в него впивается ее долгий взгляд.

@темы: Chikara no youran, Однако!..

---

@темы: Красота

---

Разве не удивительно органичным на самом деле является образ злодея не пышущего здоровьем и силой, а эдакого мерзкого старикана, полуразвалюхи, корчащегося от физических проблем и психологических загонов? Нет, правда, счастливый и здоровый человек не может быть злодеем, который испытывает удовольствие от причинения боли другим существам. Сейчас как никогда я это понимаю.Как никогда.

@темы: клиника